Позновательное интервью Бондарчука после премьеры:
- Что произошло раньше – вы узнали про историю девятой роты или появилось желание снимать фильм именно про Афган?
- Сначала было ощущение – надо снимать кино. Не было человека, который бы не задавал мне вопрос: «Ну, когда начнешь?» И не было минуты, когда я сам не задавал себе этот вопрос. Все говорят: «Ты – сын великого Бондарчука». Да, я признаю это, и я признаю, что это сыграло роль в выборе формы. Конечно, сыграло. Потому что это дебют. Я тут подшутил над продюсерами: «Давайте на фестиваль дебютов отправим». Они говорят: «Ты что, больной? Сумасшедший? Хочешь, чтобы нас разорвали?» Я говорю: «Послушайте, но я тоже имею право на дебют...»
Эти комментарии преследовали меня всю жизнь: «Как вам живется в тени своего отца?» Мне живется в тени своего отца комфортабельно, я готов в этой тени жить всю жизнь. Дело в том, что мне хотелось снять большое полотно, блокбастер. В Америке все просто, там герой блокбастера – спаситель мира. В России это не проходит, потому что у нас нет таких мегаполисов, нет такого метро, нет таких аэропортов, нет Боингов-747. Милиционеры не ходят в куртках Marlboro Classic, джинсах Levi´s 501 и футболках Fruit of the Loom, не стреляют из «Магнумов» - у них всего этого нет. Приклеить к русскому человеку весь этот образ – значит наврать. А я врать не хотел. Остается война, и меня это будоражило.
Я помню превосходно 1984 год, когда уходил в армию. Меня поразил один случай. Мы сидели, пили водку, а один парнишка стоически писал заявления в Афганистан. Я его за этим занятием застал и спросил: «Слушай, объясни мне, зачем ты это делаешь? Ты не боишься?» А он мне: «Ты что, дурак? С Луны свалился? Посмотри: я прилетаю из Афганистана, у меня вся грудь в орденах. В родном городе у меня сразу двухкомнатная квартира. Там я вступаю в партию, сразу после поступаю в МГИМО или МГУ без очереди. Плюс у меня очередь на «Жигули», ну не сразу получу, но месяца два подожду. Плюс все девки - мои». Я говорю: «Подожди, а ты второй вариант событий не учитываешь?» А самое страшное – это третий вариант, то, что тебя не убьют, а ты приедешь калекой. Я видел такого человека, и я видел второго, который шел в Афганистан, объясняя это тем, что ему просто хочется воевать. Это был довольно хрупкий молодой человек, но у него был совсем другой космос внутри...
Для меня этот фильм - с одной стороны, возможность сделать на широком экране полотно, реализоваться; как сказал Сашка Баширов, мой однокурсник, когда он кино посмотрел, - «большой стиль». Так вот, реализоваться в "большом стиле", когда есть вертолеты, пробуксовывают десятки танков, огромные батальные сцены, сложные технологии съемок. А с другой стороны – эти два человека. Один, который писал заявление из-за квартиры. Из-за чеков, которые он принесет и на которые купит магнитофон Sharp APLD. И у нас в картине есть этот магнитофон, я просил, чтобы мне нашли именно Sharp. И второй человек, который говорил «Война - это красиво».
А еще я хотел давно снять фильм про перелом 1980-90-х. Но потом увидел «На игле» - это был первый фильм, который я посмотрел подряд два раза - и сказал: «Ах ты зараза, Дэнни Бойл! Ты снял мое кино, скотина! Ну, спасибо». И я успокоился, потому что увидел, что мою картину сняли. Зачем, если по гамбургскому счету, тратить силы на реализацию каких-то амбиций? Потом мы сидели с моими коллегами – там был Ванька Охлобыстин, Филипп Янковский, Егор Кончаловский, - и возник вопрос: о чем снимать; о чем можно снять сейчас так, чтобы разодрать душу? И я понял, что это может быть только фильм о войне. Потом обрушилась лавина фильмов о войне, и я с трепетом ждал, что вот сейчас снова увижу мой фильм – талантливых-то людей много.
- Увидели?
- Нет, не увидел. И тогда стоически бросился на «9-ю роту». В очередной раз.
- Когда вы уже снимали, в голове у вас были какие-то параллели с другими военными фильмами?
- Конечно. С нашими, в основном с классическими военными фильмами. Из западного - «Апокалипсис сегодня» Фрэнсиса Форда Копполы, «Взвод» Оливера Стоуна, «Цельнометаллическая оболочка» Стэнли Кубрика, «Черный ястреб» Ридли Скотта. Со Скоттом – гениальное совпадение, потому что две наши компании находились в Мюнхене рядом, у нас на двери была надпись «Afgan Project». Оператор Скотта подошел к Максу Осадчему и сказал: «Я слышал, вы сейчас снимаете картину военную. Я знаю, с чем вы столкнетесь, парни. Держитесь. Вот вам презент». И дал нам фильтры на камеру, которыми мы потом воспользовались.
- Я, кстати, еще когда только узнал про съемки «9-й роты», сразу подумал про «Черного ястреба».
- Спасибо, это комплимент.
- Просто мне кажется, что Ридли Скотт сделал одну вещь, довольно необычную. У него там на съемочной площадке одновременно находилось несколько десятков молодых актеров, уже знаменитых или не очень, которые варились вместе…
- Разрешите вам одну вещь сказать. Мне так сложно разговаривать с людьми, которые ни... не понимают в кинематографе. Вы абсолютно правы. Конечно, Скотт запутался в хронометраже, у него там нет истории Сомали, нет с американской стороны объяснения, почему они туда полезли, почему они помогают миру. Он хотел снять почти документальное кино про то, что там одиннадцать человек погибли. Он – небожитель для меня, но там не хватает того, что я от него ждал, - космоса не хватает. Но он создал образ массы солдат, и неважно, какой из актеров там стоит 250 000 долларов за смену или 200 долларов за смену. Я старался сделать то же самое.
- Так, значит, теперь надо ждать новых ролей для всех молодых актеров «9-й роты»?
- Это нескромно, и я могу быть не прав, но я брал на себя такую ответственность во время съемок и могу взять ее сейчас. Я им говорил: «Через год вы будете звездами. Каждый из вас».
- Из того, что я знаю про историю реальной девятой роты, финал вашего фильма противоречит реальным событиям…
- Совершенно верно, это литературная трактовка событий. В титрах «9-й роты» указано, что фильм основан на реальных событиях. Это не документальное кино, не надо точно рассказывать, сколько этих ребят было, как все было в деталях.
- Но зачем вы сделали именно такой финал: девятую роту забыли при выходе советской армии из Афганистана?
- Это моя позиция, и из-за этого я снимал свое кино. Да, в реальной истории девятую роту не забыли. Забыли все поколение. Забыли... Хорошее, кстати, название для фильма - «Забыли». И продолжают забывать. Меня - в том числе. Неважно, что я Бондарчук. Хорошо, что в плане финансовом я дистанцирован от кинематографа: хочу – снимаю, не хочу - не снимаю. А забыли нас всех - тех, кому 35-40 лет сегодня. Мы существовали, мы выживали в этой стране семьдесят лет. Семьи аристократов, семьи великих артистов, которым говорили, что в нашей стране не может быть семейственности в искусстве. В архитектуре может быть, в животноводстве или в угледобыче может быть, но не в кинематографе. Мы забыли о людях, которые, как идиоты, защищали свою Родину десять лет. А, да ладно...
- То, что фильм такой личный, определило желание сниматься в нем самому?
- Нет, это другая история. У меня была другая кандидатура на эту роль - мой хороший приятель, который отказался по ряду причин за три дня до начала съемок. И я сразу начал звонить друзьям. Первый, кому я позвонил, был Володя Машков – настоящий мужчина. Он говорит: «Бондарь, я же маленький». «Ничего, - говорю, - мы тебя богатырем сделаем». "Постараюсь", - отвечает. Но у него график не совпал. Хотя Машков бы сыграл лучше меня. И я снова искал, а в этот период только хромой у нас не делал своего кино, в одном Крыму шесть русских картин одновременно снималось. А потом ко мне подошел наш оператор Макс Осадчий и говорит: «Бондарь, ты что, дурак, что ли? Ты идиот? Ты ж Бондарчук Федор, не совсем ...вый артист». И я думаю: «Да, действительно, надо бы попробовать».
- Просто, когда понимаешь, что роль была прописана в сценарии для другого актера, замечаешь массу забавных деталей, связанных именно с вами. Ну, хотя бы начиная с клички Хохол…
- Это соединилось что-то, закольцевалось. Я этого боюсь, это мистика. То, что я называю «знаки». Может быть, папа меня ведет, не знаю. Я его не видел во сне очень долгое время, а тут во время съемок он вдруг раз – и появился, почти каждый день. Да, Хохол.
- Что именно вы вкладывали в посвящение отцу в финале фильма?
- Я взял на себя риск сказать себе самому: «Ты сделал неплохой фильм, и ты это чувствуешь». Я действительно отдал этому фильму всего себя, и я хотел это подарить своему отцу. Которого мне не хватает. Которого я очень люблю. Который был очень хорошим человеком. Если бы я был на том съезде кинематографистов… Мне абсолютно насрать, как его там обзывали и что с ним делали. Завистливая чернь. Но тем людям, которые украли у меня год общения с отцом, я этого никогда не прощу. Хоть я и христианин. Я их замурую своими работами.
- Что самое трудное было на съемках?
- Они не умирали. Не умирали. В фильме все погибли, а на съемках они не умирали. Я каждый день спрашивал Макса: «Ну что, сегодня снимем?» А он говорил: «Нет». Не срабатывают накладки на лоб у Евланова, с пиротехникой проблема, с погодой - приходят тучи. Каждую смерть мы снимали по пять дней.
- Уже говорят о том, что «9-я рота» была бы идеальным кандидатом от России на «Оскар». Как вы к этому относитесь?
- А вы думаете, я с прицелом на это не снимал? Что говорить… Слава Богу, что эти мои мысли разделила уже такая серьезная и жесткая публика, как журналисты. Будем надеяться.
- Почему в финале вы не поставили песню? Такая возможность испортить фильм пропала.
- Мы хотели поставить песню. Оззи Осборна. Помните, тогда все писали "OZZY" - чернилами на плечах, на стенах в подъездах? Мы с Сережей Мелькумовым думали про песню и решили, что уж если ставить, то или AC/DC, или Black Sabbath, не меньше. Купили права, поставили на титры, и эта песня не легла после такого финала. Конечно, для маркета нужна песня. Но думать все время про маркет… У меня была возможность убедить продюсеров этого не делать.
- Есть ли планы выпустить расширенную версию фильма или переделать его в мини-сериал?
- Есть история с полной режиссерской версией - 3 часа 20 минут. Если фильм хорошо пройдет на Западе, мы выпустим director´s cut, и я уверяю вас, туда войдут очень хорошие сцены, просто суперсцены. Вы увидите другое кино. Но три часа в кинотеатре, конечно, зритель не выдержит, а я должен думать о сборах. Хотя нельзя всю жизнь работать на зрителя, пусть зритель иногда поработает на меня. Должен быть обмен энергией. Если уж ты собрался посмотреть это кино, можешь, наверное, потерпеть три часа. Три часа, украденные из твоей жизни, вместо кухни, телевизора, и прогулок с собакой – наверное, не очень много. Тем более что человек, который попросил у тебя эти три часа, говорил о духовности. Может быть, стоит к нему прислушаться? Это может не сработать, но стоит попытаться.
- Что в дальнейших планах после «9-й роты»?
- Научная фантастика. Бюджет в три раза больше. Только вам скажу. Стругацкие, «Обитаемый остров», по сценарию Володарского.
